Antitarybiniai tarybinio pedagogo Antono Semionovičiaus Makarenkos principai

Каждая советская школа была увешана портретами Макаренко, главного героя отечественной педагогики. Когда речь заходит про образование, подразумевается, что тогда, при советской власти, мы учились по заветам этого великого педагога, а сейчас, в бездуховные капиталистические времена, идеи Макаренко безнадёжно забыты и похоронены.

К сожалению или к счастью, было бы огромной ошибкой предполагать, будто идеи Антона Семёновича проникли в советскую школу дальше пафосного трепета перед его фамилией. Помнится, в начальной школе один из учителей сообщил мне, что в моей фамилии (тоже Макаренко) правильно делать ударение на третий слог, так как пока что я всего лишь школьник и ничем не заслужил чести носить гордую фамилию главного педагога СССР.

Пожалуй, этот мелкий инцидент исчерпывающее иллюстрирует пророческую реплику Макаренко: «сорок сорокарублёвых педагогов могут привести к полному разложению не только коллектив беспризорных, но и какой угодно коллектив».

Давайте посмотрим на идеи Антона Семёновича и сравним их с тем, что мы наблюдали в школах, в которых учились. Перечисляю эти идеи не в порядке их важности, а в случайном порядке.

1. Со своими подопечными Макаренко разговаривал как со взрослыми, делая вид, будто считает их столь же разумными и отвественными людьми, как и он сам. Будучи адекватным человеком он, разумеется, понимал, что полностью взрослыми его воспитанники не являются, однако по крайней мере внешне он поддерживал с ними ровный и уважительный тон: примерно такой, какой занял бы, например, обращаясь к знакомому преподавателю консерватории.

В советских школах, напротив, тотальное неуважение к школьникам сквозило во всём, от будничной ругани учителей в адрес плохо успевающих учеников до сортирной сегрегации: туалеты делились часто на чудовищные для школьников и более-менее обустроенные для педсостава.

2. Макаренко делал ставку на самоуправление: выстраивалась горизонталь власти, в которой старшие подростки, так называемый «совет командиров», брал на себя оперативное руководство всей деятельностью организации. Колония Макаренко имела форму республики, в которой должность президента (директора) отнюдь не была подавляющей. Как важные, так и текущие решения принимались школьниками самостоятельно, без участия руководителя.

Советские школы имели форму не республики, но жёсткого классового общества, в котором школьники начисто были лишены всех прав и должны были беспрекословно выполнять приказы любого представителя высшего сословия, учителей. Несколько особняком стояли молодые и активные комсомольцы, однако никаких реальных решений не принимали и они: они были скорее молодыми карьеристами, осваивающими необходимые для дальнейшего роста основы сложного советского ритуала.

Здесь, пожалуй, стоит сделать паузу и очередной раз напомнить, что СССР был очень большим и разнородным. Я охотно верю, что в какой-нибудь посёлке Дальнеболотском к ученикам обращались подчёркнуто на «вы», а в какой-нибудь московской «элитной» школе действовал вполне реальный совет учеников с его прямой демократией новгородского типа.

reklama

К сожалению, таких исключений было очень мало. Об уважении к школьникам можно было только мечтать, ибо последние были тогда практически бесправны. Эксперименты с самоуправлением проводились ещё реже.

3. Подростки под руководством Макаренко занимались реальным делом: засеивали поля, следили за лошадьми, работали в кузнице и мастерских, откармливали свиней. Был, например, забавный эпизод, когда отряд сапожников предложил сделать сапоги Максиму Горькому, а тот отказался, так как жил на тот момент в Италии и не испытывал особой нужды в новых сапогах.

Советские школы, увы, были от реальности оторваны начисто. Школьников воспитывали как детей богачей из советских же книжек — не допуская ни до какого труда, за исключением самого мелкого и безответственого, типа сбора макулатуры.

Теоретически вполне реально было создать при школах нужное количество мастерских: те же сапожные или мебельные производства, например, приносили бы в условиях советского дефицита реальную прибыль. На практике таковых мастерских было крайне мало, при этом в школах, где такого рода мастерские были, участвовали в их работе не все дети, как у Макаренко, а в лучшем случае 5-10% самых смышлёных и любопытных учеников.

4. Наконец, естественным следствием из пункта три было полное отсутствие рабочих коллективов — в условиях отсутствия совместной работы коллективы если и формировались, то принимали скорее уголовные формы, формы молодёжных банд.

Крайне сложно представить себе, чтобы крепкая компания из советской школы подошла к директору и предложила силами учеников отремонтировать сортиры. Напротив, очень легко представить компанию, собирающуюся вместе, чтобы тайно побить стёкла в кабинетах, в которых этой же компании потом предстояло учиться.

Подводя промежуточный итог, можно смело констатировать очевидный факт. Все четыре главных идеи Макаренко, — уважение, самоуправление, труд и коллектив, — были в советских школах вывернуты наизнанку, приняв форму неуважения, безответственности, безделья и разобщённости.

Конечно, среди педагогов всегда было много идейных людей: и при царе, и наше время, и в советские периоды. Местами, точечно, идеи Макаренко всё же претворялись в жизнь. Довольно часто возглавлял это отступление от стандартов какой-нибудь отдельный учитель, формировавший вокруг себя маленький круг вдохновлённых учеников. Гораздо реже эти идеи пытался внедрить в ограниченном формате уже какой-нибудь директор школы.

Тем не менее если в СССР и существовали где-то школы, жившие по заветам Макаренко, происходило это, вероятно, в режиме строгой конспирации, так как даже в советских фильмах, одобренных профильными чиновниками, нам таких школ не показывали.

Напомню историю: несмотря на оглушительный успех Макаренко, несмотря на поддержку Максима Горького, работать ему в советской системе особо не давали. Вместо того, чтобы растиражировать успешный опыт на все школы, на все школы растиражировали портреты Антона Семёновича, практически полностью выплеснув при этом в песок всю суть его педагогических идей. Как я уже показал выше, типичная советская школа имела ровно те недостатки, которые сам Макаренко считал критичными: начиная, разумеется, с обилия «сорокарублёвых педагогов», способных быстро довести до разложения любой коллектив.

Почему так произошло — вопрос открытый. Лично я, не считая себя большим специалистом в обсуждаемом вопросе, могу предположить следующее.

Минобраз СССР, будучи организацией очень крупной, не мог напрямую управлять всеми школами страны. Как это всегда и бывает в крупных организациях, управление шло при помощи спускаемых сверху жёстких планов, идущей снизу обильной отчётности и пронизывающих всё сверху идеологических лучах. Всё это «приправлялось» недостаточным финансированием, из-за которого зарплата советского учителя была, прямо скажем, незавидной.

Помните классическое «шкрабы голодают»? Не было ни одного года за весь семидесятилетний советский период, в который шкрабы, школьные работники, чувствовали бы себя обеспеченными людьми.

Уважительная атмосфера в такой системе возникнуть, разумеется, не могла: жёсткая иерархическая структура диктовала отношения типа «я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак». Низкая зарплата учителей вкупе с их значительной властью над учениками только усугубляла положение. Далеко не все находили в себе душевные силы подавлять синдром вахтёра: очень многие не видели никаких причин сдерживать себя при общении с «низшими».

Самоуправление, разумеется, также возникнуть в такой системе не могло — по тем же причинам, по которым самоуправление не может возникнуть, например, в армии или, скажем, в каком-нибудь отделении почты России. Для самоуправления нужна более-менее автономная, не подчиняющаяся жёстко центру структура.

Создание такой структуры не рискнул бы одобрить и современный, находящийся в гораздо более либеральных условиях чиновник. В СССР подобное вольнодумство и вовсе граничило с ересью. Сегодня мы разрешим школьникам управлять школой, а чего они потребуют завтра? Альтернативных выборов взамен традиционных для СССР «выборов» из одного кандидата?

Самоуправление в советских школах было выхолощено до уровня ритуальных, ни на что не влияющих и не имеющих никакого отношения к реальной жизни школы комсомольских мистерий. Мечтателей, у которых хватило бы дурости заменить это лицемерное шоу на реальную демократию, среди высших чиновников не было. Школьники, в свою очередь, как это и положено подросткам, чувствовали фальшь за километр и относились ко всем этим комсомольским «делам» как к не имеющей никакого к ним отношения бюрократии.

reklama

Отсутствие в школах реальных мастерских объясняется сразу несколькими причинами. Во-первых, реальное дело — это когда ты делаешь, например, сапоги, потом продаёшь их, а потом вырученные деньги частично делишь между членами артели, а частично вкладываешь обратно в «бизнес», покупая, например, новенькие станки. Разумеется, на такую капиталистическую мерзость чиновники от педагогики пойти никак не могли.

Во-вторых, любой труд — дело опасное, чреватое порезанными руками и оторванными пальцами. Отвечать за травмы желающих не было. В-третьих, детей педагогика вот уже несколько веков воспринимает как оранжерейные растения, которые следует всячески оберегать от любого соприкосновения с реальной жизнью, в том числе и от настоящего труда. Напомню, в кабинетах труда часто стояли вполне пригодные к работе станки, однако школьники делали на них почти всегда какую-нибудь бессмысленную ерунду типа шлифовки болванок или тому подобной «учебной» ерунды.

В-третьих, на работу нужно время, а время можно получить только за счёт сокращения каких-нибудь предметов. Так как главной задачей школы считалось впихивание в ученика возможно большего количества страниц разнообразных учебников, реальный труд воспринимался чиновниками как досадная, отвлекающая от основной цели помеха.

Возможно, вы уже произносите сейчас что-нибудь типа «у, проклятые чинуши, всё испортили». В корне не соглашусь с такой постановкой вопроса. Чиновник — это по сути своей солдат, исполняющий приказы человекообразный механизм, который получает с разных сторон сигналы и передаёт их дальше по цепочке: вверх, вниз или в стороны.

Чиновники в СССР были неплохими. У нашей страны в этом плане вообще всё хорошо с историческим наследием, грамотных управленцев хватает с избытком. Логика системы однако диктовала чиновникам вполне однозначное поведение — не допускать, например, появления в школах «хозрасчёта», самоокупаемых мастерских. Чиновник, который попытался бы проявить самостоятельность в этом вопросе, был бы быстро выявлен и выкинут из системы как «бракованный», при этом его ренегадский выверт ничего по существу не изменил бы.

В двадцатые годы, в условиях послереволюционных, усугублённых гражданской войной нищеты и разрухи, Макаренко имел довольно большую самостоятельность, так как у системы банально не доходили до него руки. Когда система окрепла и сконцентрировала больше ресурсов, стало ясно, что Макаренко в систему не вписывается. Кто-то должен был уступить: или Макаренко, или Советская власть.

Проведу аналогию. Если станкок ЧПУ плохо обрабатывает деталь, это ещё не значит, что резцы или детали станка плохи. Вполне возможно, проблема в загруженной в станок программе, которая не учитывает каких-то важных характеристик механизма или материалов. Ни к советским учителям, ни к советским чиновникам у меня особых претензий нет — люди на своих местах в целом честно выполняли свою работу. Вместе с тем я не вижу, как в условиях СССР могли бы быть реализованы идеи Макаренко — идеология максимальной централизации и запрета частной собственности вступала в жесточайшее противоречие с продвигаемой Антоном Семёновичем идеей советского кибуца.

Завершим наш приговор обзором школьных коллективов. Для формирования здорового коллектива нужно, чтобы его участники были объединены общей задачей — например, производством качественного продукта, как это бывает иногда в хороших фирмах. В советских школах никакой общей задачи у подростков не было и не могло быть, поэтому в тот период, когда подростки неизбежно отдаляются от взрослых, чтобы сформировать группы по интересам, они практически вынуждены были объединяться по уголовному принципу: для совершения какой-нибудь запретной деятельности, типа курения за углом школы, или даже для противодействия какому-нибудь внешнему «врагу», типа своих же учителей или молодёжной банды из соседней школы.

Теоретически, пожалуй, можно было бы дать школьникам общую задачу и без привлечения их к реальному труду. Сам Макаренко писал, что у каждого школьника должны быть как минимум два-три любимых предмета, за которые можно тянуть его дальше. Взяв эти предметы, и организовав некое подобие геймификации в виде олимпиад по каждому предмету, возможно, и получилось бы создать хотя бы те коллективы, которые можно наблюдать сейчас в лучших «математических» школах. На практике однако для этого пришлось бы как минимум уходить от классно-урочной системы, а сделать это в советских реалиях было бы не проще, чем убедить советских военных отказаться от строевой подготовки.

Подведу итог

Я не пытаюсь сейчас сказать, что советская школа была хуже царских гимназий, иностранных учебных заведений или, допустим, современных российских школ. Вопрос места советской системы образования в длинном перечне исторических образовательных систем — это тема для отдельного большого обсуждения, возможно, бессмысленного.

Вместо этого я попытался обосновать значительно более узкий тезис. Показать, что советская школа не только не имела ничего общего с идеями Макаренко, но и, вероятно, не имела шансов эти идеи усвоить, как не имеет шансов пингвин получить даже после самой качественной дрессировки навыки хорошей охотничьей собаки.

В «Педагогической поэме» Антон Семёнович жаловался на педчиновников, заявлявших, что «система Макаренко есть система не советская». Забавно, но время доказало правоту критиков: система Макаренко действительно в итоге в советской системе не прижилась.

Фриц Моисеевич Морген